Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующее утро от наземных войск с передовой была получена телеграмма с благодарностью.
На рассвете
Возвращаемся из последнего полета. Очень устали и потому обе молчим, Ира и я. За ночь мы сделали шесть боевых вылетов, поработали хорошо. Правда, и нам досталось: трижды попадали под зенитный обстрел.
До аэродрома остается лететь двадцать минут. Тихо. Только мягкий рокот мотора. Но его не замечаешь, как не замечаешь привычного тиканья часов в комнате.
На западе еще сверкают крупные звезды, а на востоке небо уже светлеет. Не первый раз мы встречаем рассвет в полете.
Под крылом проплывает невысокий хребет. За ним долина, где находится аэродром. Глубокие тени на хребте похожи на мазки темно-синей краски, небрежно брошенные художником по серому фону. Уже нет густой черноты воздуха, и кажется, что посветлевшая земля приблизилась к самолету.
Здесь, на юге, рассветает быстро. Солнце еще не взошло, и сероватая мгла окутывает землю. Постепенно мгла рассеивается, вдали на горизонте отчетливо рисуются горы, внизу отсвечивают сталью речушки. А с побледневшего неба все еще никак не уходят звезды. Но скоро и они исчезают.
Солнечные лучи сначала касаются горных вершин, окрашивая их в нежно-розовый цвет. Потом на склонах гор вспыхивают малиново-красные пятна. Они движутся, как живые, опускаясь все ниже и ниже. И, наконец, солнце заливает долину, скалистые вершины и поросшие лесом склоны гор. Рассвет наступил.
Еще издали виден аэродром. Пчелками кружатся над ним наши двукрылые самолеты. Подлетаем поближе, заходим на посадку. Самолет плавно касается зеленого поля. Ира заруливает, и мы выходим. Разминаемся, потом медленно идем, мягко шагая по влажной траве. На сапогах остается роса. Мокрые травинки послушно сгибаются, примятые сапогом, и снова встают во весь рост.
Прозрачный туман, висящий в долине легкой дымкой, вдруг отрывается от земли, пригретой солнцем, приподнимается над ней и тает прямо на глазах. В этот ранний час рождения нового дня так легко дышится! Скоро поле кончается, дальше дорога, станица… И невольно я замедляю шаг, чтобы подольше побыть в этом зеленом и радостном мире.
Еще издали на пороге крайнего в станице домика я замечаю Олю Жуковскую, нашего врача. На двери красный крест. В домике медпункт. Оля сидит в белом халате, опустив руки, и смотрит куда-то вдаль. Что она там видит? Горы?
Мы подходим ближе. Я чувствую: что-то случилось.
— Оля!
Она, вздрогнув, поворачивает голову и ничего не говорит.
— Ну?..
— Валя умерла. На рассвете.
Она должна была умереть, Валя Ступова. Наша Валюша, певунья, любимица. Последние дни она совсем была плоха; ничего похожего на прежнюю, веселую, задиристую Вальку, курносую, ясноглазую… Ей долго пришлось мучиться после ранения.
Подошли другие девушки. Постояв, мы с Ирой идем в станицу. Теперь только я по-настоящему чувствую, как устала. Солнце неприятно слепит глаза. К мокрым от росы сапогам прилипает пыль. На перекрестке улиц женщина достает из колодца воду, и пронзительно скрипит, вращаясь, ворот.
Первые ордена
Седьмого ноября праздник — 25-летие Октября. В полк приехал командующий фронтом, который вручил нам награды. Многие получили свои первые ордена. Я — Красную Звезду.
В то время у каждой из нас уже было на счету больше двухсот боевых вылетов. У некоторых — около трехсот. И много удачных.
Мы летали непрерывно. Бомбили то автомашины, то переправы, то огневые точки, то склад, то танки… Говорили даже, что кто-то из девушек разбомбил штаб генерала Клейста, который командовал танковой армией. Во всяком случае, наземные части, стоявшие на передовой, часто благодарили нас за хорошую работу, за точные попадания.
Словом, летали мы каждую ночь. С вечера до утра. Каждый экипаж — по пять, по шесть, по семь вылетов. Если не было летной погоды, сидели на аэродроме и дремали. Ждали, когда рассеется туман или перестанет дождь… Чтоб слетать хоть разок.
Никто не думал о наградах. И вдруг — ордена. Оказалось, все-таки приятно получить орден.
Когда полк выстроился, командующий увидел, что мы в брюках, полинявших, выцветших гимнастерках, и сказал кому-то из своей свиты:
— Праздник, а у девушек нечего надеть. Сшить им форму с юбками!
Эту форму, которую нам сшили, мы надевали по торжественным случаям несколько лет, до самого конца войны.
Вечером к нам в гости приехали ребята из соседнего полка, наши «братцы». Они тоже летают на самолетах По-2. И командир их приехал, полковник Бочаров. Этот братский полк базируется неподалеку от нас, в соседней станице. Мы часто бомбим одни и те же цели, иногда летаем с одного аэродрома.
Совсем неожиданно я встретила Лешу Громова. Лешу, с которым вместе училась в аэроклубе. Тогда, перед войной, я уехала из Киева в Москву, в авиационный институт, а Лешу и других ребят направили в летное училище. Они мечтали стать летчиками-истребителями. Но не успели: началось отступление, и всех курсантов разбросали по авиационным полкам. Теперь Леша — штурман в полку По-2. Он только недавно прибыл туда.
Леша такой же, как и был, только возмужал немного. Высокий, широкоплечий, с добрым и мужественным лицом. У него темные глаза, такие темные, что даже зрачков не видно, энергичный подбородок и крупные, красиво очерченные губы. Черные вьющиеся волосы падают на лоб.
— Я узнал, что ты здесь, и приехал, — сказал он.
Мы стали вспоминать аэроклуб, школьные годы, друзей — то время, когда еще не было войны и когда казалось, что впереди все так легко и прекрасно.
…Кончились полеты. Мы, курсанты аэроклуба, едем в город. Мчится по шоссе грузовик. Мелькают мимо деревья, столбы, небольшие домики. Пригороды Киева. Ближе к городу заводы. В кузове тесно. Мы все стоим, держась друг за друга.
Я стою у самой кабинки, облокотившись о крышу. Рядом Леша. Он держит мою руку в своей большой, теплой ладони, и я чувствую, какой он сильный и ласковый. Ветер растрепал мои косы, и длинные пряди волос бьются о Лешину щеку. Я стараюсь отодвинуть голову, а Леша наклоняется еще ближе…
Прошло всего два года с тех пор. Но как давно это было!
Разрешат ли ей летать?
Собравшись в центре станицы у здания школы, мы ждем машину. Пора ехать на аэродром. Тепло одетые, в комбинезонах и шлемах, сидим на крыльце, поглядываем на серое небо, на темные клочья низких, проносящихся над самой головой туч. Ветер гонит их с такой силой, что дождь не